— Именно от этого занятия мы вас так бестактно оторвали? — спросила Саванна тем же дразнящим тоном, каким говорила со мной. К моему изумлению, папа издал нервный смешок. Негромкий, но тем не менее смех. Поразительно!

— Не оторвали. Я всего лишь рассматривал новую монету, которую купил сегодня.

Пока папа говорил, я физически ощущал, как он старается угадать мою реакцию. Саванна либо не заметила этого, либо притворилась, что ничего не замечает.

— Да? Какую монету?

Папа неловко переступил на месте и, окончательно меня поразив, поднял глаза и спросил Саванну: — Хотите посмотреть?

В «берлоге» мы провели сорок минут.

Я в основном сидел и слушал, как отец рассказывает истории, которые я знал наизусть. Как большинство серьезных коллекционеров, он хранил дома лишь малую часть коллекции, причем я понятия не имел, где он держит остальное. Каждые пару недель монеты у него в кабинете менялись как по волшебству. Обычно дома было не больше дюжины экземпляров и никогда ничего ценного, но у меня сложилось впечатление, что папа мог показать Саванне простой пенни с Линкольном и тем самым потрясти ее до глубины души. Она задавала десятки вопросов, на которые мог ответить я или любой справочник по нумизматике, но постепенно начала вести себя более тонко. Вместо того чтобы спрашивать, почему монета ценится особенно высоко, Саванна интересовалась, где и как отец ее нашел, и папа щедро угощал ее историями однообразных уикэндов моей юности, проведенных в Атланте, Чарлстоне, Роли или Шарлотте.

Папа много говорил о тех поездках (в смысле, много для него). Его манера уходить в себя и надолго замолкать никуда не делась, но за сорок минут он сказал Саванне больше, чем мне с начала отпуска. С моего наблюдательного пункта я имел прекрасный обзор очередной вспышки пресловутой страсти, которую так хвалила Саванна, однако я эту самую страсть уже на дух не переносил. Я по-прежнему держался мнения, что для отца монеты — это способ уйти от реальности, вместо того чтобы активно в нее включиться. Я прекратил говорить с ним о монетах, потому что хотел говорить о чем-то еще. Отец прекратил говорить со мной о монетах, потому что знал о моих чувствах, но не желал говорить о другом. И все же…

Отец был счастлив. Я видел, как сияли его глаза, когда он демонстрировал монету, показывал клеймо Монетного двора, хвалил четкость чеканки или объяснял, как меняется ценность монеты при наличии стрелок или венков. Он показал Саванне своих любимиц — пробные монеты, отчеканенные в Уэст-Пойнте. Папа извлек из стола увеличительное стекло, чтобы показать дефекты поверхности, и, когда Саванна держала лупу, на его лице играло необычайное оживление. Несмотря на мое отвращение к монетам, я невольно улыбался, видя отца счастливым.

Но характер брал свое, и чуда не произошло. Показав Саванне все монеты и выложив о них все до последней мелочи, папа заговорил о посторонних вещах, полез в дебри, начал повторяться, спохватился и заговорил еще тише, едва слышно. Саванна вовремя почуяла зарождающуюся неловкость и показала на монеты, разложенные на столе:

— Спасибо, мистер Тайри. Я чувствую себя как после лекции — узнала много нового.

Папа улыбнулся, видимо, вконец обессилев от непривычной активности. Я счел момент подходящим и встал.

— Да, все было классно, но нам пора идти.

— О… Конечно.

— Было очень приятно с вами познакомиться, — сказала Саванна.

Отец кивнул. Саванна дружески обняла его.

— Давайте еще как-нибудь поговорим о монетах, — прошептала она.

Отец неловко обнял ее в ответ, напомнив мне о безжизненных объятиях моего детства. Я гадал, неловко ли Саванне, ибо отцу было явно не по себе.

Примерно полдороги Саванна молчала, погрузившись в свои мысли. Меня подмывало узнать ее впечатления от знакомства, и в то же время не очень хотелось услышать ответ. Пусть мы с отцом не в лучших отношениях, но он действительно мой единственный родственник, и я ему многим обязан. Я нередко прохаживался на папин счет, однако меня бы не обрадовало, если бы это стал делать кто-то другой.

Впрочем, я не ожидал, что Саванна скажет что-то плохое — это было не в ее характере. Когда она наконец повернулась ко мне, на ее лице играла улыбка.

— Спасибо, что познакомил нас, — сказала она. — У твоего папы очень… теплое сердце.

Я впервые услышал такое определение, но мне оно понравилось.

— Я рад, что вы поладили.

— Да, он мне понравился. Это человек такой нежной души… Но я, кажется, поняла, почему у тебя в юности было столько проблем. Твой отец совсем не строгий.

— Да, пожалуй.

Она стрельнула в меня глазами.

— Ты коварно обманывал родного папу? Я засмеялся:

— Не без этого.

Она покачала головой:

— И ведь прекрасно понимал, что делал!

— Я был зеленым пацаном!

— Ну сколько можно прикрываться молодостью? Этот аргумент не выдерживает никакой критики! Я никогда не обманывала родителей.

— Да, ты была идеальным ребенком. Мы об этом уже говорили.

— Ты смеешься надо мной?

— Нет, конечно, нет.

Саванна пристально посмотрела на меня.

— А по-моему, да, — заключила она.

— Ну, может, чуть-чуть.

Она подумала над моим ответом.

— Что ж, наверное, я это заслужила. Но, чтобы ты знал, я вовсе не идеальна.

— Не идеальна?

— Нет, конечно. Например, я отлично помню, как в четвертом классе получила за тест четверку.

Я изобразил шок:

— Не-е-е-ет! Не рассказывай!

— Это правда.

— Как же ты пережила такое?

— А как ты думаешь? — пожала она плечами. — Я дала себе клятву, что это не повторится.

Ей-богу, небось так оно и было…

— Ты уже проголодалась?

— Ох, я думала, ты никогда не спросишь!

— Чего тебе хочется?

Она собрала волосы в пушистый хвост, затем распустила.

— Может, большой сочный чизбургер?

Услышав это, я подумал — Саванна слишком хороша, чтобы быть реальной.

Глава 7

— Должна признать, ты водишь меня поесть в интересные заведения, — сказала Саванна, оглядываясь через плечо. Вдалеке, за дюной, виднелась длинная очередь, змеей вившаяся от «Ларька Джо Бургера», стоявшего в центре парковки с галечным покрытием.

— Здесь лучшие бургеры в городе, — сказал я, откусывая от огромного многослойного чизбургера.

Саванна сидела рядом со мной на песке, лицом к океану. Бургеры были превосходные — толстые и вкусные, и хотя с картошки масло чуть не капало, свою роль — насыщать — она выполняла прекрасно. Саванна смотрела на океанскую гладь, залитую вечерним светом, и я поймал себя на мысли, что из нас двоих скорее она выглядит здешней уроженкой.

С моим отцом Саванна разговаривала так же, как со всеми вокруг, включая меня. У нее была редкая способность находить подход к каждому, оставаясь при этом самой собой. Я не знал никого, кто хоть отдаленно напоминал бы ее внешне или внутренне, и в сотый раз спрашивал себя, что она во мне нашла. Мы были совершенно разными, просто антиподы: девушка, выросшая в горном городке, одаренная и красивая, воспитанная внимательными родителями, горевшая желанием помочь всем нуждающимся, и я, армейский пехотинец с татуировками, закаленный и огрубевший, почти чужой в отчем доме. Увидев, как она держалась с моим отцом, я мог с уверенностью сказать, в какой почтительности и приличиях ее воспитали родители. Глядя на Саванну, я очень захотел хоть в чем-то походить на нее.

— Почему ты сегодня такой задумчивый?

Ее голос, любопытный, но нежный, отвлек меня от размышлений.

— Да вот гадаю, отчего ты здесь оказалась, — признался я.

— Потому что люблю пляж и нечасто сюда попадаю. Там, откуда я родом, нет ничего похожего на волны И суда для ловли креветок.

Заметив выражение моего лица, Саванна ободряюще похлопала меня по руке.

— Да я просто болтаю, — сказала она. — Я здесь потому, что мне этого хочется.